26 марта 1963 года в телевизионном эфире со сцены Кремлевского Дворца поёт 20-летний Муслим Магомаев, мгновенно ставший известным всему СССР.
"Я спел "Бухенвальдский набат", а затем каватину Фигаро. После каватины, исполненной на итальянском языке, слушатели начали скандировать и кричать "браво".
Из книги Муслима Магомаева "Любовь моя - мелодия":
"... Переломной датой в моей биографии стало 26 марта 1963 года. В Москве проходила Декада культуры и искусства Азербайджана. В столицу съехались лучшие художественные коллективы республики, признанные мастера и начинающая молодежь. Концерты, в которых я участвовал, проходили в Кремлевском Дворце съездов.
Первые концерты оставили ощущение неуюта: огромный зал дворца давит, делает тебя меньше и одновременно как бы увеличивает твой голос. Ты сам по себе, а голос сам по себе. Тогдашнего своего волнения я не помню, видимо, у меня не было особого страха перед выступлением. Я был слишком молод, меня ещё не знали. Страх перед выступлением пришел позже. Это теперь, несмотря на то, что имею уже большой опыт, я волнуюсь, как сумасшедший. Когда приходит известность, появляется имя, тогда появляется и ответственность - ты не имеешь права петь хуже, чем спел вчера. А тогда этого чувства у меня ещё не было. На всех концертах меня принимали тепло. Я пел куплеты Мефистофеля из "Фауста" Гуно, арию Гасан-хана из нашей национальной оперы "Кер-оглы" У. Гаджибекова, "Хотят ли русские войны"… Были аплодисменты, которые в огромном зале КДС напоминали отдаленный шум прибоя. Но своей артистической интуицией я не чувствовал какого-то особого успеха. Что-то произошло с залом, когда я вышел на сцену в последнем концерте, который транслировало телевидение. Я спел "Бухенвальдский набат", а затем каватину Фигаро. После каватины, исполненной на итальянском языке, слушатели начали скандировать и кричать "браво". В ложе сидела министр культуры Екатерина Фурцева, рядом с ней Иван Семенович Козловский. Они тоже непрерывно аплодировали. Я кивнул дирижеру Ниязи, и мы повторили каватину уже на русском языке. Потом в газете "Правда" профессор Р. Захаров написал в рецензии на этот концерт, что я спел по-русски ещё лучше, чем по-итальянски. Думаю, что просто каватина всем была понятней на родном языке, хотя на языке оригинала петь удобней. Дядя Джамал, который слушал меня из правительственной ложи, потом рассказал, что Иван Семенович Козловский, который всегда бережно относился к своему голосу, был недоволен: "Этот парень совсем себя не бережет, если такую трудную арию повторяет на бис. Что же он будет делать дальше?" ....
Пресса очень активно откликнулась на мой успех - восторженные оценки, анализ исполнения… Критических замечаний не припомню. Это и радовало, но и настораживало - неужели меня так высоко вознесли, что и камешком не добросишь? Из тех отзывов приведу один, дорогой для меня, - билетеров Кремлевского дворца, самых искушенных, самых объективных и самых бескорыстных критиков. На концертной программке они мне написали:
- "Мы, билетеры - невольные свидетели восторгов и разочарований зрителей. Радуемся Вашему успеху в таком замечательном зале. Надеемся ещё услышать Вас и Вашего Фигаро на нашей сцене. Большому кораблю - большое плавание". .......
